Неточные совпадения
Князь Кузовлев сидел
бледный на своей кровной, Грабовского завода, кобыле, и Англичанин вел ее под уздцы.
— Замолчишь ли ты! — крикнул молодой
князь,
побледнев от злости. — Вот я все это скажу.
— Нет! — пылко возразил Райский, — вас обманули. Не
бледнеют и не краснеют, когда хотят кружить головы ваши франты, кузены, prince Pierre, comte Serge: [
князь Пьер, граф Серж (фр.).] вот у кого дурное на уме! А у Ельнина не было никаких намерений, он, как я вижу из ваших слов, любил вас искренно. А эти, — он, не оборачиваясь, указал назад на портреты, — женятся на вас par convenance [выгоды ради (фр.).] и потом меняют на танцовщицу…
— Да
князь и не пойдет с тобой, — улыбнулась сквозь испуг
бледною улыбкой Лиза.
Как нарочно, кляча тащила неестественно долго, хоть я и обещал целый рубль. Извозчик только стегал и, конечно, настегал ее на рубль. Сердце мое замирало; я начинал что-то заговаривать с извозчиком, но у меня даже не выговаривались слова, и я бормотал какой-то вздор. Вот в каком положении я вбежал к
князю. Он только что воротился; он завез Дарзана и был один.
Бледный и злой, шагал он по кабинету. Повторю еще раз: он страшно проигрался. На меня он посмотрел с каким-то рассеянным недоумением.
Мы играли уже с лишком час; наконец я увидел с своего места, что
князь вдруг встал и,
бледный, перешел к нам и остановился передо мной напротив, через стол: он все проиграл и молча смотрел на мою игру, впрочем, вероятно, ничего в ней не понимая и даже не думая уже об игре.
И я повернулся и вышел. Мне никто не сказал ни слова, даже
князь; все только глядели.
Князь мне передал потом, что я так
побледнел, что он «просто струсил».
Маша стояла неподвижно, старый
князь поцеловал ее руку, вдруг слезы побежали по ее
бледному лицу.
Князь слегка нахмурился.
Князь встал совершенно убитый; они рассказывали потом, что он «ужасно как
побледнел»; действительно, у него почти подсекались ноги.
— Эх! Ух! — кривился чиновник, и даже дрожь его пробирала, — а ведь покойник не то что за десять тысяч, а за десять целковых на тот свет сживывал, — кивнул он
князю.
Князь с любопытством рассматривал Рогожина; казалось, тот был еще
бледнее в эту минуту.
Князь и действительно сидел, чуть не
бледный, за круглым столом и, казалось, был в одно и то же время в чрезвычайном страхе и, мгновениями, в непонятном ему самому и захватывающем душу восторге.
Князь даже одушевился говоря, легкая краска проступила в его
бледное лицо, хотя речь его по-прежнему была тихая. Камердинер с сочувствующим интересом следил за ним, так что оторваться, кажется, не хотелось; может быть, тоже был человек с воображением и попыткой на мысль.
Скрип тихих шагов на песке аллеи заставил его поднять голову. Человек, лицо которого трудно было различить в темноте, подошел к скамейке и сел подле него.
Князь быстро придвинулся к нему, почти вплоть, и различил
бледное лицо Рогожина.
— Небось! Я хоть и взял твой крест, а за часы не зарежу! — невнятно пробормотал он, как-то странно вдруг засмеявшись. Но вдруг все лицо его преобразилось: он ужасно
побледнел, губы его задрожали, глаза загорелись. Он поднял руки, крепко обнял
князя и, задыхаясь, проговорил: — Так бери же ее, коли судьба! Твоя! Уступаю!.. Помни Рогожина!
Она уже не покраснела, а
побледнела, выговаривая это, и вдруг встала с места, точно забывшись, но тотчас же, опомнившись, села; губка ее долго еще продолжала вздрагивать. Молчание продолжалось с минуту.
Князь был ужасно поражен внезапностью выходки и не знал, чему приписать ее.
Он стоял и смотрел на
князя неподвижно и молча секунд десять, очень
бледный, со смоченными от пота висками и как-то странно хватаясь за
князя рукой, точно боясь его выпустить.
Казалось, она была в последней степени негодования: глаза ее метали искры.
Князь стоял пред ней немой и безгласный и вдруг
побледнел.
Дверь отворил сам Парфен Семеныч; увидев
князя, он до того
побледнел и остолбенел на месте, что некоторое время похож был на каменного истукана, смотря своим неподвижным и испуганным взглядом и скривив рот в какую-то в высшей степени недоумевающую улыбку, — точно в посещении
князя он находил что-то невозможное и почти чудесное.
Князь еще и не знал, что Епанчины выехали; он был поражен,
побледнел; но чрез минуту покачал головой, в смущении и в раздумье, и сознался, что «так и должно было быть»; затем быстро осведомился, «куда же выехали?»
Настасья Филипповна была тоже очень поражена и поступком Гани, и ответом
князя. Обыкновенно
бледное и задумчивое лицо ее, так всё время не гармонировавшее с давешним как бы напускным ее смехом, было очевидно взволновано теперь новым чувством; и, однако, все-таки ей как будто не хотелось его выказывать, и насмешка словно усиливалась остаться в лице ее.
Аглая взбесилась ужасно, даже совсем забылась; наговорила
князю таких колкостей и дерзостей, что он уже перестал и смеяться, и совсем
побледнел, когда она сказала ему наконец, что «нога ее не будет в этой комнате, пока он тут будет сидеть, и что даже бессовестно с его стороны к ним ходить, да еще по ночам, в первом часу, после всего, что случилось.
— Мне остается только отблагодарить Настасью Филипповну за чрезвычайную деликатность, с которою она… со мной поступила, — проговорил наконец дрожащим голосом и с кривившимися губами
бледный Ганя, — это, конечно, так тому и следовало… Но…
князь…
Князь в этом деле…
Он кривился,
бледнел, пенился; он грозил кулаком. Так шли они несколько шагов.
Князя он не церемонился нимало, точно был один в своей комнате, потому что в высшей степени считал его за ничто. Но вдруг он что-то сообразил и опомнился.
Князь поднялся со стула,
бледный от злости.
Я остолбенел от изумления. Я и ожидал, что в этот вечер случится какая-нибудь катастрофа. Но слишком резкая откровенность Наташи и нескрываемый презрительный тон ее слов изумили меня до последней крайности. Стало быть, она действительно что-то знала, думал я, и безотлагательно решилась на разрыв. Может быть, даже с нетерпением ждала
князя, чтобы разом все прямо в глаза ему высказать.
Князь слегка
побледнел. Лицо Алеши изображало наивный страх и томительное ожидание.
Он в восторге покрывал ее руки поцелуями, жадно смотрел на нее своими прекрасными глазами, как будто не мог наглядеться. Я взглянул на Наташу и по лицу ее угадал, что у нас были одни мысли: он был вполне невинен. Да и когда, как этот невинныймог бы сделаться виноватым? Яркий румянец прилил вдруг к
бледным щекам Наташи, точно вся кровь, собравшаяся в ее сердце, отхлынула вдруг в голову. Глаза ее засверкали, и она гордо взглянула на
князя.
При этих словах Калинович еще более
побледнел, так что
князю это бросилось в глаза.
Конечно, ей, как всякой девушке, хотелось выйти замуж, и, конечно, привязанность к
князю, о которой она упоминала, была так в ней слаба, что она, особенно в последнее время, заметив его корыстные виды, начала даже опасаться его; наконец, Калинович в самом деле ей нравился, как человек умный и даже наружностью несколько похожий на нее: такой же худой,
бледный и белокурый; но в этом только и заключались, по крайней мере на первых порах, все причины, заставившие ее сделать столь важный шаг в жизни.
Вице-губернатор торопливо поклонился им и, как бы желая прекратить эту тяжелую для него сцену, проворно вышел.
Князь тотчас же юркнул за ним. Проходя по канцелярии, Калинович сказал ему что-то очень тихо. Красный цвет в лице
князя мгновенно превратился в
бледный. Некоторые писцы видели, как он, почти шатаясь, сошел потом с лестницы, где ожидал его полицеймейстер, с которым он и поехал куда-то.
Юлия Михайловна, вся
бледная, торопливо говорила о чем-то подбежавшему к ней
князю…
— Нет, — отвечал с досадой
князь, — ничего не помогает! Намедни я увидел ее в саду. Лишь узнала она меня,
побледнела, отвернулась, убежала в светлицу!
Опричники обступили
князя. Месяц освещал лицо его,
бледное как смерть, но кровь уже не текла из ран.
От удивленья, боли, гнева,
В минуту дерзости лишась,
На
князя голова глядела,
Железо грызла и
бледнела.
Возле княгини, тут же на пороге, стоял отворивший ей дверь, весь
бледный от страха, любимый доезжачий
князя, восемнадцатилетний мальчик Михайлушка, которого местная хроника шепотом называла хотя незаконным, но тем не менее, несомненно, родным сыном
князя.
— И ты искренно это говоришь? — спросил ее
князь,
бледнея весь в лице.
Когда молодые люди разразились хохотом,
князь вдруг, весь
побледнев, встал на ноги и, держась за стул, обратился к ним.
Князь при этом слегка только
побледнел.
— Но ты, однако, значит, все-таки меня совершенно разлюбила? — спросил
князь, все более и более
бледнея в лице, и голос его при этом был не столь добрый.
Миклаков многое хотел было возразить на это княгине, но в это время вошел лакей и подал ему довольно толстый пакет, надписанный рукою
князя. Миклаков поспешно распечатал его; в пакете была большая пачка денег и коротенькая записочка от
князя: «Любезный Миклаков! Посылаю вам на вашу поездку за границу тысячу рублей и надеюсь, что вы позволите мне каждогодно высылать вам таковую же сумму!» Прочитав эту записку, Миклаков закусил сначала немного губы и
побледнел в лице.
Князь при этих словах еще более
побледнел.
— Вперед, сударь, вперед! — кричал Рославлев, понукая нагайкою лошадь несчастного
князя, который,
бледный как полотно, тянул изо всей силы за мундштук. — Прошу не отставать; вот и наша цепь. Эй, служба! — продолжал он, подзывая к себе солдата, который заряжал ружье, — где капитан Зарядьев?
Вошел дьякон и, увидев Лаевского,
бледного, размахивающего руками и обращающегося со своею странною речью к портрету
князя Воронцова, остановился около двери как вкопанный.
В картине, где нет ни одного
бледного пятна, ни одного постороннего, лишнего штриха и звука, — зритель и читатель чувствуют себя и теперь, в нашу эпоху, среди живых людей. И общее и детали, все это не сочинено, а так целиком взято из московских гостиных и перенесено в книгу и на сцену, со всей теплотой и со всем «особым отпечатком» Москвы, — от Фамусова до мелких штрихов, до
князя Тугоуховского и до лакея Петрушки, без которых картина была бы не полна.
Ее глаза то тускнели, то блистали, губы то улыбались, то сжимались; щеки краснели и
бледнели попеременно: но какая причина этому беспокойству?.. может быть, домашняя сцена, до него случившаяся, потому что
князь явно был не в духе, может быть, радость и смущение воскресающей, или только вновь пробуждающейся любви к нему, может быть, неприятное чувство при встрече с человеком, который знал некоторые тайны ее жизни и сердца, который имел право и, может быть, готов был ее упрекнуть…
Светает. Горы снеговые
На небосклоне голубом
Зубцы подъемлют золотые;
Слилися с утренним лучом
Края волнистого тумана,
И на верху горы Шайтана
Огонь, стыдясь перед зарей,
Бледнеет — тихо приподнялся,
Как перед смертию больной,
Угрюмый
князь с земли сырой.
Казалось, вспомнить он старался
Рассказ ужасный и желал
Себя уверить он, что спал;
Желал бы счесть он всё мечтою…
И по челу провел рукою;
Но грусть жестокий властелин!
С чела не сгладил он морщин.
Царь кончил; на жезл опираясь, идёт,
И с ним всех окольных собранье.
Вдруг едет гонец, раздвигает народ,
Над шапкою держит посланье.
И спрянул с коня он поспешно долой,
К царю Иоанну подходит пешой
И молвит ему, не
бледнея:
«От Курбского
князя Андрея...
Из залы неслись звуки лезгинки. Я видела из моего темного угла, как мелькали алые рукава бешметов: это Бэлла плясала свой национальный танец с
князем Израилом. Но я не пошла туда, откуда неслись призывные и веселые звуки чиунгури и звенящие колокольчики бубна. Я осталась на балконе, пытливо вглядываясь в кусты пурпуровых роз, казавшихся совсем черными при
бледном сиянии месяца.
Под это слово ставень — хлоп!
Побледнел князь, задрожал.
Имя
князя произнес я без всякой задней мысли, не побуждаемый никакими особенными соображениями и целями, а сболтнул его не рассуждая, по простоте. Услыхав знакомое имя, Кандурина вздрогнула и остановила на мне долгий взгляд. Я заметил, как у нее
побледнел нос.
Князь Андрей Павлович
побледнел.